Горизонты сотрудничества
Сфера разума
Про науку Киргизстана говорят, что у нее один корень с российской. Это действительно так, и вдвойне справедливо, если говорить о науке академической. С организацией в 1943 г. Киргизского филиала АН СССР наша наука приобщается к тем принципам и организационным формам научной жизни, которые советская академия наследовала от Петербургской, основанной, ну, вы, если и не знаете, то уже догадались, Петром Великим 29 января 1724 г.
В 1954 г. на базе Киргизского филиала АН СССР создается республиканская академия наук, и первым ее почетным академиком избирается создатель этого филиала Константин Иванович Скрябин, ученый, занимающий столь заметное место в развитии биологии, медицины, ветеринарии, что авторы объемистых статей об этом исследователе забывают в запарке обычно срочной такого рода публикации (как говорят литераторы – «на датском языке», т.е. к знаменательной, круглой дате) упомянуть о том, что Константин Иванович в 1943-1952 гг. избирался председателем президиума Киргизского филиала АН СССР.
Масштаб К.И. Скрябина как исследователя исключительно велик. В 1905 г. он окончил Юрьевский ветеринарный институт. Теперь это город Тарту, Эстония, но и в ту пору однокашники Константина Ивановича потом на всю жизнь сохраняли внешний облик «русского немца», подчеркивая свою приверженность сугубо европейским традициям. А К.И. Скрябин завел пышные усы и напоминал собой тип донского казака. Опять-таки не случайно. В 1917-1920 гг. он читал лекции, был профессором Донского ветеринарного института в г. Новочеркасске. С 1920 г. профессорствовал в ветеринарном институте в Москве (ныне – ветеринарная академия). В том же году основал гельминтологический отдел, развернутый десятилетие спустя во Всесоюзный институт гельминтологии. Употребляя термин «дегельминтизация», мы даже не задумываемся над тем, что введен он К.И. Скрябиным. Злокозненная нематода Skrjabinema носит имя ученого. Она вызывает гельминтоз овец, коз, северного оленя и диких жвачных. Лечение от нее, увы, так и не разработано. Однако во многих других случаях, при иных паразитах дегельминтизация Константину Ивановичу удавалась. Животные выздоравливали, избавленные от напасти, увеличивали привесы и удои. И это почти всегда прямое следствие развития фундаментальной науки – явная польза и экономический эффект.
Правда, тут же встречаемся и с несколько прямолинейным взглядом на полезность науки, напоминающем того хозяина, который надеется получить щедрое молоко от коровы, лишь дергая ее за сосцы.
Завершая нашу короткую справку о К.И. Скрябине, вспомним и о том, что науку в Киргизстане он не стремился приспособить к собственным научным интересам, а явил достаточно широкий подход к освоению с ее помощью местных минеральных и энергетических ресурсов. Им, например, в том же 1943 г. был организован в составе филиала существующий поныне республиканский НИИ геологии, которым в последующем ряд лет столь продуктивно руководил академик Муса Мырзапаязович Адышев, известный у нас еще и как потомок двух выдающихся исторических личностей – алайской царицы Курманджан-Датки и ее супруга Алымбека-Датки.
Последующее развитие науки в Киргизстане, первоначально на принципах науки российской, оказалось исключительно плодотворным, способствовало бурному ее развитию, расцвету. Один факт. В 1949 г. в СССР было лишь 5 республиканских академий наук: 3 – в республиках Закавказья, а также в Узбекистане и Казахстане. Однако в период, когда АН Кирг. ССР возглавлял А.А. Акаев, наша республиканская академия не просто занимала место в их ряду, но и была среди доминантов. Должностной оклад академика А.А. Акаева вдвое превышал ставку Председателя Президиума Верховного Совета Киргизской ССР. Таковая определялась с учетом скромного ранга республики по численности населения, в то время как республиканскую академию ценили за размах и эффективность исследований. Они уже включали оптоэлектронику, вопросы локализации подводных аппаратов с помощью голографического эффекта (радиолокация в этом случае бессильна, поскольку в воде радиоволны не распространяются), многочисленные аспекты, касающиеся редких и рассеянных элементов.
Итак, полезные принципы функционирования российской науки, усвоенные и нами. Каковы они? Где их истоки?
Петербургскую академию наук образца 1724 г. сразу отличала яркая оригинальность. Иностранные академии той поры были своего рода клубами ученых, где таковые лишь докладывали результаты работ, выполнявшихся в университете и частных лабораториях. В отличие от них, Петербургская академия призвана была сама стать главным источником науки в России.
Книга именных указов императора содержит не только проект устава этого уникального учреждения, подготовленного, как полагают, лейбмедиком Л. Блюментростом, но и собственноручные пометки царя. Который оставил без замечаний немыслимо либеральный для той поры параграф: «Но чтоб сие здание непременно и полезно было, то имеет оное токмо под ведением императора, яко протектора своего быть и само себя правит».
Император оставлял за собой лишь «протекцию» ученым, создавая самоуправляемое учреждение!
«Протекция» предполагала предоставление ученым средств не только целевых, непосредственно для исследований, но и на одежду и пропитание, содержание семьи: «Ученые люди, которые о произведении науки стараются, обычайно мало думают на собственное свое содержание: того ради, потребно есть, чтоб академии кураторы непременные определены были, которые бы на оную смотрели, о благосостоятельстве их и надобном приуготовлении старались, нужду их при всех оказиях предлагали и доходы в своем ведении имели».
Вводился принцип государственных расходов на науку. А следующий абзац устава пояснял, почему такие расходы не просто полезны будут (дадут, пополнят доходы), но и насущно необходимы: «Но надлежит, чтоб сии доходы достаточны, верны и не оспоримы были, дабы оные люди не принуждены больше о своем и фамилии своей содержании стараться, нежели о возращении наук; наипаче понеже все такие люди суть, которым жалованием своим жить надобно. Ибо трудно поверить, чтоб кто охоту имел в службе чужаго государя то прожить, что он в своем Отечестве имеет».
Принцип государственного, притом достаточного, финансирования науки изначально противоставлялся «утечке мозгов»!
Петр Великий, вопреки прибавляемому к имени определению, бывал и прижимист, если дело касалось расходов казны. Но не там, когда их требовала наука. На замечание организаторов академии: «Однакожде все тое без 20000 рублев зачать невозможно», резолюционировал: «Доход на сие определить 24912 рублев, которые збираются згородов Нарвы, Дерпъта, Пернова и Аренсбурга таможенных и лицентных». Определялись конкретные источники финансирования академии, возможность их контроля.
«Науки юношей питают, отраду старым подают, в счастливой жизни украшают, в несчастный случай берегут».
Принципы, на которых была изначально основана профессиональная российская наука, оказались и эффективными, и долговременными. Выручали и «в несчастный случай».
В 1943 г. в статье «Несколько слов о ноосфере», направленной академиком Владимиром Ивановичем Вернадским в редакцию газеты «Правда» и лично И.В. Сталину с письмом к нему, ученый напоминал: «28 лет назад, в 1915 г., в Российской Академии Наук в Петрограде была образована академическая «Комиссия по изучению производительных сил» нашей страны, так называемый КЕПС (председателем которого я был), сыгравший заметную роль в критическое время Первой мировой войны. Ибо для Академии Наук совершенно неожиданно в разгаре войны выяснилось, что в царской России не было точных данных о так называемом теперь стратегическом сырье, и нам пришлось быстро сводить воедино рассеянные данные и быстро покрывать недочеты нашего знания».
Ситуация, увы, в какой-то мере повторилась и во Вторую мировую войну, но в этом не было некой промашки ученых, которые, напротив, настаивали на возможно более полном освоении всевозможных отечеcтвенных ресурсов. Дар их предвидения поражает. В той же статье (1943 г.) В.И. Вернадский пишет Сталину: «Подходя геохимически и биогеохимически к изучению геологических явлений, мы охватываем всю окружающую нас природу в одном и том же атомном аспекте. Это как раз – бессознательно для меня – совпало с тем, что, как оказалось теперь, характеризует науку XX в. и отличает ее от прошлых веков. XX век есть век научного атомизма».
Приведенные строки принадлежат перу ученого, который, в числе еще немногих, начинал этот век научного атомизма. Сохранились колоритные снимки, запечатлевшие В.И. Вернадского и его ученика К.А. Ненадкевича в Тее-Моюне, на южной окраине Ферганской долины, в 1911 г. Рудник там начал работать, как известно, двумя годами позже. «В грамм – добыча, в год – труды», - определял в своих стихах технологический процесс извлечения радия из руд В.В. Маяковский. В хронике жизни В.И. Вернадского в рубрике «1922 год» читаем: «По инициативе В.И. образован Радиевый институт. В.И. назначается его директором». В записке в правительство об ассигновании средств для ознакомления с главными центрами работ по радию в Европе В.И. пишет: «Успешное разрешение задачи получения радия из русской руды (ферганской) на Бондюжском заводе трудами В.Г. Хлопина и его помощников и организация Радиевого завода И.Я. Башиловым позволяют с уверенностью ожидать к концу года до 2,3 грамма металлического радия». Первые граммы российского радия… Первые «атомограды».
И… уже задел на будущее: «Радиевый институт должен быть сейчас организован так, чтобы он мог направить свою работу на овладение атомной энергией – самым могучим источником силы, к которому подошло человечество в своей истории».
Тревожа В.И. Ленина насчет «ассигнования средств», в последующем Владимир Иванович берется и за… Сталина. Незадолго до Сталинградской битвы он вместе с академиком А.И. Иоффе посещает вождя на «ближней даче» в подмосковном Кунцеве, после чего Сталинградскому котлу заблаговременно присваивается кодовое название «Уран», под которым битва и вошла в военную историю. Крупнейший советский разведчик Судоплатов утверждал, ссылаясь на наркома боеприпасов Б.Л. Ванникова, что название «Уран» Сталин дал начинавшейся операции под влиянием беседы с академиками, при этом говорил с ним преимущественно Владимир Иванович Вернадский.
Вряд ли ученые приносили И.В. Сталину в «большом кожаном портфеле» уже готовую бомбу, как это утверждает фольклор. Такого боеприпаса Б.Л. Ванников на особо охраняемый дачный объект взять им не разрешил бы. Испытания первой атомной бомбы прошли в СССР лишь в 1946 г., параллельно велись работы по энергетическому использованию урана. Результат показывает, что средства на все это нашлись. Видимо, кодовое название операции стало известно Гитлеру лишь после ее завершения. Имело совершенно неожиданный эффект. Узнав, почем этот вид «чудо-оружия», Гитлер запретил тратить ресурсы на явную, с точки зрения ефрейтора, чепухню, разогнал своих атомщиков.
Вспомнилось приведенное здесь как примеры того, как российская академическая наука демонстрировала прочность, рациональность своих принципов и в благополучную пору, и в дни тягчайших кризисов, испытаний.
Петру Великому не довелось увидеть развитие своего творения. Многое довершил потом «архангельский мужик» академик Михайло Ломоносов. Которого молва наименовала сыном Петра, еще и за явное портретное сходство, ставшее абсолютным в зрелые годы. Престарелых вельмож, пострадавших в свою пору от государева гнева, Михайло видом просто пугал. Ростом «с Петра Великого», он унаследовал от того и довольно раздражительный характер… Как видим, рациональные принципы попечительства о науках аукнулись и у нас, в Киргизстане.
Все это и забавно, и поучительно. Мораль? Говорят, академическая наука архаична. Вот на Западе, там она в университетах. Подоплека опять же в «ассигновании средств». Их бы в университеты… И тогда они… А что они? Уважающий себя университет готовит теперь специалистов сразу по сотне специальностей. До науки ли: «Все – суета», как сказано в умной восточной книге. Да, мода идет с города на деревню: «Вот с Запада восходит Царь природы. И удивленные народы не знают, что им предпринять: ложиться спать или вставать?»
Владимир Мякинников.
